Малышка прощена

Малышка прощена

(ответ-протест на повесть С. Шаргунова «Малыш наказан»)

 

Девушка спала, свернувшись калачиком, как дитя в материнской утробе. Резкий толчок разбил хрупкую оболочку сна. Сильные руки извлекли ее из сладкой полудремы. Руки были мужскими, но грубыми и безжалостными. Прежде ей не доводилось сталкиваться с подобным обращением.

 

Женщина создана, чтобы жить под покровом мужчины. В любви и безопасности. Как земля нуждается в снежном покрове, укрывающем ее от зимней стужи, доколе не придет пора цветения и плодов, так и душа женщины нуждается в заботливом мужском покровительстве.

В глазах отца и брата она была бесценной жемчужиной. Их руки всегда хранили ее от зла. Но это было раньше. Брата рядом нет. И никогда больше не будет… Отец далеко – очень далеко – хотя и живет неподалеку. Смерть сына увела его в плен беспросветного отчаяния. Надежда на его возвращение почти угасла.

Девушке было тоскливо и страшно в этом пугающем, чужом мире. Ей хотелось вновь почувствовать себя в безопасности, под надежной защитой любящих мужских рук…

И такая возможность пришла. Его руки были почти такими же заботливыми и нежными. И она доверчиво нырнула под их спасительную, как ей тогда показалось, защиту. Но спасение было призрачным. У ее тела появился господин. Душа же по-прежнему оставалась без покрова. Она стала его наложницей, а не законной женой…

Уставшая от иссушающего одиночества, она была рада даже такому повороту событий. Так умирающий без воды путник чувствует внезапный прилив сил, когда видит на горизонте обманчивый мираж долгожданного оазиса. Но жажду миражом не утолишь.

 

В своем стремлении вернуть потерянную радость бытия она зашла слишком далеко. Закон Моисея компромиссов не признает. Руки, грубо вырывающие ее из сна иллюзий и втаскивающие в безжалостную действительность, принадлежат стражам Храма.

… Лучи восходящего солнца заливают румянцем стыда ее бледное лицо. В глазах – отчаяние и страх. В горле застрял комок сдавленных слез. Пойманной птицей бьется сердце.

Руки, убаюкавшие ее ложным утешением, поспешно ретировали за спину своего отца, лидера касты фарисеев. А ее спасти – некому.

Простоволосая, в смятом домашнем одеянии, она стоит среди негодующей толпы. Разум несчастной словно в тумане. Звуки внешнего мира едва достигают ее сознания.

Сиплые голоса палачей – «Побить ее камнями! Таков закон!» – очевидно, обращены к незнакомцу, невозмутимо чертящему что-то на пыльной земле. Внешность незнакомца трудно назвать примечательной. Разделенные пробором светло-каштановые волосы свободно падают на плечи, обрамляя мягкими волнами благородное лицо. То, что действительно резко отличает его от прочих и навсегда остается в памяти всякого, кто его видел – это несомненная внутренняя сила, непоколебимый покой души.

Погруженный в некое внутреннее размышление он какое-то время не обращает внимания на происходящее.

В его спокойствии есть что-то царственно-величественное и в тоже время грозное, почти львиное. На его фоне разъяренная толпа фарисеев кажется стаей озлобленных шакалов, готовых растерзать беззащитную овечку, запутавшуюся в придорожных кустах жизни.

Найдя то, что он так сосредоточенно искал в своем духе, незнакомец решительно поднялся и, по-прежнему храня молчание, спокойно посмотрел на стоявшую по середь толпы. На долю секунды их глаза встретились: ни намека на гнев, ни тени осуждения. Глаза незнакомца лучились сочувствием и любовью. Словно дорогие, но безвозвратно потерянные отец и брат посмотрели на нее в это мгновение. Воспоминание о милых сердцу людях вывело девушку из состояния оцепенения, наполнив сердце безумной надеждой.

Они никогда не встречались прежде – она не забыла бы этих глаз – но ей показалось, что этот человек очень хорошо ее знает. Лучше, чем окружающие. Лучше чем она сама. Это безмолвное понимание и принятие – не совершенного ею, но ее самой – придало девушке сил.

Взгляд незнакомца устремился к толпе. Гул разъяренных голосов внезапно умолк. В наступившей тишине незнакомец произнес только одну фразу: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень».

Глаза обвинителей, еще минуту назад полные негодования, потупились. Руки, вот-вот готовые свершить праведный суд, опустились. Пальцы разжались. Орудия несостоявшейся казни с глухим стуком упали на пыльную потрескавшуюся землю. Обвинители превратились в обвиняемых. Обвиняемых собственной совестью. Каждый понимал, что и ему есть за что каяться. Один за другим они ушли.

Незнакомец вновь посмотрел на девушку. Она по-прежнему стояла, низко склонив голову. За опущенными ресницами, словно за закрытыми ставнями, она пряталась от людского равнодушия и зла.

Украдкой девушка также наблюдала за своим спасителем. Ее драгоценный братишка всегда защищал ее от посягательств соседских мальчишек. До чего же он на него похож! Движимая переполнявшей ее благодарностью, она упала на колени и, все еще не смея поднять глаз, прижалась к его ногам. Да, в глазах окружающих она стала нечистой, но где-то внутри она знала, что этот человек ее не оттолкнет.

Он и не оттолкнул. Лишь мягко провел рукой по ее взъерошенным волосам. Этот жест лучше всяких слов сказал о переполнявшей его нежности и сострадании по отношению к несчастной. Ему очень хотелось, чтобы в это замерзшее сердце вновь пришла весна – вернулась способность радоваться, смеяться, любить…

От его прикосновения ее сердце наполнилось радостным покоем (так бывает, когда после долгой холодной зимы мы чувствуем на лицо ласковое тепло весеннего солнца). Сковывающий душу лед утраты и разочарования стал медленно таять. Соленые ручейки – предвестники новой весны жизни – заструились по бледным девичьим щекам. Она была прощена!..

 

Татьяна Серотенко