День сбывшихся мечт

 «Пока Земля еще вертится,  пока еще ярок свет,

Господи, дай же ты каждому, чего у него нет:

Мудрому дай голову, трусливому дай коня,

Дай счастливому денег... И не забудь про меня

Булат Окуджава

 

Нищий скрипач проникновенно играет на своей скрипке в подземном переходе. Он уже давно и навсегда оставил надежду покорить человечество или хотя бы часть его волшебством своей музыки, пронзить сердца и души людей звуками, извлекаемыми из своей верной и единственной подруги жизни – скрипки. Он уже и не позволяет себе мечтать о том, что однажды перед ним остановится некий импресарио с мировым именем и воскликнет на английском (итальянском, французском, немецком): «Боже мой! Наконец-то я нашел то, что искал всю свою сознательную жизнь! Вот он – алмаз таланта чистейшей воды! Я раскручу вас, мой юный гений! Ваше имя скоро будет греметь по всему миру!».

Все это в прошлом. Теперь его единственная мечта – чтобы в его потрепанный футляр из-под скрипки, что лежит сейчас распахнутым у ног, набросали как можно больше денег, желательно в бумажном исполнении достоинством посолидней. Не так давно – и это реальный факт! – некий господин в черном пальто проходя мимо небрежно швырнул в его футляр три слегка помятых сто долларовых банкноты! Он даже глазам своим не поверил. А когда поверил, немедленно прекратил играть, быстренько выхватил банкноты из футляра, молниеносно сунул их в карман куртки, бросил скрипку в футляр прямо на рассыпанную мелочь, захлопнул крышку, подхватил футляр под мышку и неспешно, даже с достоинством, как положено настоящему таланту, удалился. Явившись в более чем скромную каморку в девять квадратов, которую он занимает в своем огромном доме, пришедшем в полнейшее запустение и ветхость по причине полувекового отсутствия какого-либо ремонта, он бережно вынул из кармана иностранные деньги, долго изучал их на свет, прощупывал своими чуткими пальцами музыканта и даже нюхал, пока не убедился, что они точно настоящие. На это так нежданно свалившееся богатство он безбедно прожил почти месяц. Покупал в супермаркете у симпатичной улыбчивой продавщицы Зоеньки хорошие калорийные продукты (алкоголь – ни-ни! - слово дал себе наитвердейшее и сам бесконечно удивлялся каким чудом до сих пор умудрялся его держать), оплатил наконец долг по электроэнергии, что набежал за несколько месяцев, и даже разорился на вполне приличную новую рубашку, а то право как-то неловко выступать на публике, хоть и в переходе, с замызганными воротом и манжетами.

Он улыбнулся, вспомнив этот случай. Длинные пальцы левой руки порхали трепетной бабочкой над грифом, другая рука изящно водила смычок по струнам. А думы… а думы его в это время витали в таких безбрежных просторах и высотах фантазии, что дух захватывало! Ах, если бы вдруг однажды некто бросил в его футляр тугую пачку стодолларовых - нет! лучше тысячедолларовых!! - банкнот в банковской упаковке! Впрочем, он не возражал бы, если бы пачка оказалась перетянутой банальной резинкой, скажем, красного цвета. Нет, это гораздо лучше, если она, пачка, будет перетянула именно резинкой и именно красной (цвет богатства и роскоши!). Так как банковская упаковка подразумевает четкое ограничение объема купюр, а резинка, если она хорошо тянется, то ее можно при желании растянуть - ух! - на какую ширину, и тогда пачка может оказаться – ох! – какой невообразимо толстенной! Такой как… как, например, гамбургер биг-мак, с каким только что протопал мимо него розовощекий пацан. И тогда!.. О! Тогда он первым делом.. первым делом... Вы, должно быть, подумали, что тогда он первым делом откроет, скажем, музыкальный салон, где будет услаждать слух истинных почитателей истинной музыкой? Или что он попытается купить скрипку самого Страдивари? ...Да, да, неплохо бы и салон, и скрипку великого маэстро. Но нет, совсем не на это он истратил бы свалившееся с неба богатство. Была и есть у него одна заветная, потаенная и совершенно несбыточная мечта. Так вот, если бы у него вдруг появилась куча денег, то он все потратил бы на возрождение своего дома.

Этот дом достался ему от его родителей, тем в свою очередь от их родителей и так далее. Этот старенький, ветхий (того гляди и развалится под порывами ветра), облупившийся двухэтажный дом со следами прежней роскоши в виде остатков колонн на фасаде – его родовое гнездо. На второй этаж он даже не рисковал подниматься последние годы: все деревянные перекрытия окончательно прогнили, потолок местами обвалился. Парадное крыльцо давно заколочено крест-накрест. Более-менее безопасными оставались пока только черный вход со двора, да небольшая полутемная каморка, похожая на пенал, где он и обитает. Так и живет в ожидании одного из исходов: либо однажды дом все же надумают сносить и предоставят ему квартиру однокомнатную со всеми удобствами, либо в один совсем не прекрасный день дом рухнет, погребя  его под своими завалами.

По ночам ему часто не спалось. Он лежал на узкой кровати и слушал как завывает ветер в полуразрушенной каминной трубе, как скрипит, вздыхает и тихо охает его огромный дом. Дом словно жаловался кому-то тихонько, по стариковской привычке, уже, как и он, ни на что не надеясь.

Скрипач думал теперь о доме. Он отчетливо сознавал свою вину, что не смог сберечь этот дом, свое родовое гнездо, реликвию предков. Если бы у него вдруг неким волшебным образом появилась та бигмаковская пачка долларов, он бы дал дому вторую жизнь. Он представлял себе обновленный роскошный могучий дом, крепкий монолит, сказочный красавец-дворец со множеством огромных светлых комнат, залитых солнечным светом, льющимся из распахнутых окон, с дорогой инкрустированной мебелью ручной работы, с пушистыми коврами на полу, с кадками цветов. Как по этим комнатам бегали бы его детишки, а жена – светловолосая круглолицая Зоенька - хлопотала бы по дому. Он сам в толстом махровом халате в синюю полоску сидел бы в просторном холле нижнего этажа в плетенном кресле-качалке шоколадного цвета, вальяжно так сидел, левая нога небрежно закинута на правую. Отхлебывал маленькими глотками из золотой чашки крепкий кофе, сдувая ароматную шапку пенки, и чувство удовлетворенности и исполненного долга переполняли бы его. Смотрел бы на огонь, весело потрескивающий в камине, слушал это потрескивание, которое в нем перерождалось бы в музыку, чтобы потом лечь нотами на бумагу и уже оттуда возродится волшебными звуками из-под смычка, от которых люди будут плакать слезами радости и восторга. И это было бы простое человеческое счастье, гармония в самом наивысшем ее проявлении.

И отделяет его от этого всего лишь толстая пачка долларовых купюр, перетянутая красной тонкой резинкой.

Он закрыл глаза, рука машинально водила смычок, улыбка потихоньку сползла с его лица. Прекрасная музыка становилась все грустнее.

Вдруг нечто увесисто шмякнулось перед ним в футляр, который от этого даже подпрыгнул как дикий мустанг так высоко, что скакнул хозяину на край пыльных ботинок. Нищий музыкант  снова открыл глаза и не поверил им: в футляре лежала тугая пачка тысячедолларовых купюр, туго перетянутая тонкой красной резинкой. Именно так: бигмаковски толстая пачка долларов из его мечты перепоясанная резинкой реально покоилась на дне футляра.

Он растерянно огляделся. Не было никого поблизости, кто мог бы способствовать тому, что случилось. Все не веря себе, он поднял глаза вверх. Над ним был только серый низкий бетонно-шершавый потолок с грязными потеками. Нога музыканта, не дождавшись команды от растерявшейся головы, сама пнула в крышку футляра, прикрывая пачку от возможных нескромных взглядов. Нищий музыкант, который в одно мгновение перестал быть таковым, нагнулся, закрыл футляр, поднял его и пошел из перехода, держа в одной руке футляр от скрипки, в другой – саму скрипку.

Ему предстояло много дел: надо срочно найти толковых специалистов по реставрации старинных домов, чтобы проект разработали, определили объем работ, составили смету, потом надо подыскать надежную проверенную строительную фирму, с которой заключить договор на реставрацию дома, а уж потом можно и предложение Зоеньке делать.

 

* * *

 

Ася в крошечном киоске у выхода из подземного перехода устало смотрит на идущих мимо. На ее коленях лежит раскрытая книга Грина «Алые паруса». Когда покупателей нет, она украдкой почитывает ее. Владелец киоска – рыхлый женоподобный мужик  с брезгливым ко всему окружающему выражением лица - был час назад, привез несколько коробок с товаром: кремы, шампуни, мыло, губная помада, тушь для ресниц и прочая мелочевка. Передавая ей коробки, в очередной раз сделал выговор в грубой форме на предмет, что она плохо работает с покупателями: не рекламирует товар, не зазывает людей подойти именно к его киоску.

- Что же я должна кричать на весь переход: «Эй, гражданина, ты туда не ходи! Ты сюда ходи!»? – робко пыталась она оправдаться, - Или самой бегать по переходу, хватать кого ни попади за руки и силой тащить к киоску?

- Поговори у меня еще! – зло шипел хозяин, глядя колючими глазками-буравчиками исподлобья, - Смотри, уволю к чертовой бабушке в два счета!

Ася грустно вздыхает. Кидает взгляд в толпу снующих людей. И куда они все бегут не переставая? На уроке физики учитель Вальдемар Владимирович говорил, что вечный двигатель невозможен. Вот он – вечный человеческий двигатель. Кажется, что если вдруг наступит конец света и все на земле мгновенно исчезнет, то и тогда этот живой поток в переходе продолжит свое вечное движение.

Она смотрит в эти одинаково серые в свете люминесцентных лампочек молодые, старые, юные лица, все такие одинаковые, какие-то безучастные, что ей временами начинает казаться, что это вовсе и не живые люди, а ожившие манекены, или привидения давно ушедших людей. Хотя, нет, вон стоит скрипач, пиликает на своей обшарпанной скрипке. Уж он то точно живой. Он здесь почти каждый день стоит, ходит сюда как на работу. Хотя, это и есть его работа. Ей его почему-то жалко. Он такой худенький, бледный, одет плоховато, длинные руки торчат из коротких рукавов курточки. Она мало понимает в музыке, просто чувствует душой, что это настоящая музыка и музыкант настоящий, каким был великий Паганини. И почему во все времена талантам живется тяжело? Ей иногда хочется расплакаться навзрыд от плача скрипки и вида этой одинокой фигуры, а никто не обращает внимания ни на скрипача, ни на его музыку. Иногда только на ходу не останавливаясь бросит кто-нибудь равнодушно горсть мелочи или смятую десятку ему в футляр.

Она переводит взгляд на дежурного полицейского, что медленно вышагивает вдоль перехода, сурово и бдительно всматриваясь в лица идущих, пытаясь угадать в них потенциальных террористов и преступников.  Вот он помогает молодой женщине втолкнуть инвалидную коляску на дорожку, ведущую вверх из перехода. В коляске сидит мальчик лет семи-восьми. Жалко и больного мальчика и еще больше его маму: не дай бог ей самой такого горя никогда.

Мысли ее перекидываются на будущее. Вот поработает она здесь до следующего лета, заработает денег себе на поступление в институт и уйдет отсюда навсегда. И никогда в жизни больше не спустится в этот переход, так он ей стал ненавистен. Прошлым летом поступить не получилось: не хватило баллов для бюджетного отделения, а на коммерческое обучение отчим денег не дал. Да она и не обольщалась насчет отчима. Знала, что не даст никогда. Есть деньги, но не даст. Лучше он в отпуск поедет отдыхать в Баден-Баден или Эмираты, чем ей деньги на институт дать. И чего мать с ним живет, с таким жмотом? Из извечного страха женского одиночества? Ладно бы еще он матери помогал, брал с собою в отпуск за границу. Нет, он не берет ее с собою, да и денег почти не дает. Живет в свое удовольствие, кум королю, поплевывает на жену и падчерицу. Нет, она так жить не будет. У нее все будет совсем, совсем иначе. Она кидает взгляд в книгу на красивую картинку, где в синих волнах плывет корабль с высокими алыми парусами.

Ася задумчиво смотрит перед собою, ничего не видя вокруг. Ее огромные светло-карие глаза отражают свет, что внутри нее, лицо обретает мечтательное выражение, легкая улыбка солнечным зайчиком проскальзывает по тонкому девичьему лицу. Она даже не замечает покупателя, глядящего на нее в окошко. Покупатель – молодой человек с черными длинными вьющими волосами – хотел купить шампунь для своих длинных волос, он уже и деньги достал из портмоне и открыл было рот, чтобы произнести название шампуня, да так и замер с открытым ртом. Было в широко распахнутых глазах девушки нечто такое, отчего он замер.

Наконец Ася замечает покупателя, смущенно улыбается ему.

- Ой, вы что-то хотели? – спрашивает она молодого человека.

- Да... Хотел. А вы... до которого часа сегодня работаете? Я... у меня с собою денег нет, я бы позже подъехал, - словно оправдывается он, незаметно пряча деньги в карман.

- Мы закрываемся в семь, - еще больше смущается Ася, чувствуя, что краснеет от макушки до пяток.

- Хорошо, – говорит длинноволосый покупатель, - я подъеду без десяти семь. Хорошо? – и прежде чем уйти вдруг добавляет – Меня Гриша зовут.

Она провожает его взглядом. Видит, как он выходит из перехода, машет ей рукой, улыбается, садится в машину необычного красного цвета, что стоит рядом с переходом, и медленно отъезжает.

 

* * *

 

Молодая женщина с усилием втолкнула коляску наверх. Остановилась, чтобы отдышаться. Бледный мальчик поднял лицо к мглистому небу, закрыл глаза. Пока мама приходит в себя, он на минуту ушел в себя. Погрузился в мечты. Он привык так делать. Ему было комфортно в его мечтах, в вымышленном им мире, где все здоровы, благополучны и абсолютно счастливы. Где нет места грубым словам, грязным подъездам, жалостливым взглядам соседей, безразличным врачам, отчаянью и безысходности, маминым слезам по ночам.

Он мечтал сейчас о том, что однажды к нему подойдет старик с добрыми глазами и скажет: «Мальчик, ты почему здесь сидишь? Ты не для этого кресла. Встань и иди». И он встанет и пойдет. Просто вот встанет и пойдет сам, на пока еще не твердых ногах. Но сам! Как он будет потом много и упорно тренироваться, чтобы ноги стали уверенными, сильными, чтобы он мог учиться, а потом работать. И чтобы мама уже никогда не плакала. И никто никогда не посмеет больше сказать ему в спину: инвалид.

- Мальчик, ты почему сидишь в этом кресле?

Он открыл глаза и увидел перед собою пожилого мужчину с внимательными глазами.

- Вы что, гражданин, не видите, что мой сын болен? – холодно ответила за него мама, пытаясь собою закрыть его от мужчины.

- С чего это вы так решили, мамаша? – мужчина вежливо, но твердо отстранил ее, присел перед мальчиком. – Вставай, сынок. Ну, вставай же. Вставай! – Он протянул мальчику свою широкую сильную руку.

Мальчик поднял узенькую прозрачную ладонь, протянул ее навстречу этой надежной руке. Две руки сошлись вместе. Не без усилия мальчик подтянулся, встал опираясь на взрослую надежную руку. Ноги его мелко дрожали, на лбу проступили капли пота. Он показался сам себе таким огромным и высоким! Никогда еще он не видел мир с этого ракурса. Казалось, что небо придвинулось к нему и в то же время стало еще выше. Он стоял покачиваясь на тонких ножках, как только что родившийся теленок, изо всех своих слабых сил держась за руку мужчины.

- А теперь сам, - просто сказал мужчина и мягко освободил свои пальцы от узкой ладони, - Иди же. Ты можешь.

И он пошел. Он сделал целых три шага. Три! Потом покачнулся и мать, до этого стоявшая в ступоре, кинулась птицей поддержать его.

- Он будет ходить. Он уже ходит. Только не мешайте ему стать мужчиной. А ты мальчик надейся на себя и все получится. Я это точно знаю. – Мужчина улыбнулся, махнул  раскрытой ладонью и, повернувшись, растворился в толпе.

 

* * *

 

Молодой полицейский Петров, резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, печатая шаг пошел по переходу в другой конец. Не повезло ему с сегодняшним дежурством. Ему нравилось патрулировать улицы, он не без удовольствия мог целый день дежурить в магазинах, ходя среди весело раздраженных покупателей. Он даже не возражал от дежурств на вокзалах, хоть это и хлопотное это дело – патрулировать в суетливой толпе отъезжающе-приезжающих граждан, увешанных пакетами, сумками и чемоданами. Но вот чего он очень не любит – так это подземные переходы и метро. Видимо, у него скрытая форма клаустрофобии. Он не доверяет лифтам, предпочитая подниматься пешком хоть на десятый этаж. Он не поленится пройти сто-двести метров в поисках зебры, чем идти по подземному переходу. Он не то, чтобы начинает испытывать панический страх, нет, но теснота и замкнутость пространства выводят его из равновесия, вселяют неуверенность и некоторое чувство опасности. Поэтому этот подземный переход дается ему непросто. Каждый раз пройдя до конца перехода и обратно он поднимается наверх, якобы глянуть все ли в порядке вокруг или иной раз выкурить сигарету на свежем воздухе, а фактически только для того, чтобы хоть ненадолго избавить себя от этих неприятных ощущений. Конечно, курение на дежурстве не приветствуется начальством, но оно приводит его в норму хоть на некоторое время.

Ничего, до конца дежурства осталось чуть меньше часа. Он потерпит. А куда деваться? Выбора у него нет. Работа есть работа. Ладно, еще так. Его родной брат работает шахтером в Кузбассе. Прошлым летом довелось им наконец свидеться – брат приезжал в гости на пару дней. Вот тогда он и задал вопрос брату, который давно хотел задать: «А не страшно тебе под землей то? Вон сколько случаев бывает, заваливает так, что не всегда и находят. Я бы не смог. Страх во мне такой, что пока в лифте поднимусь на последний этаж, на полкило худею.»  «Было страшно, - признался брат, - но ты ведь знаешь, что я с детства упертый. Во мне тоже был, да и есть это страх. Видно, это у нас семейное. Специально пошел в шахтеры, чтобы перебороть себя. Человек ко всему привыкает. Даже к чувству опасности».

Полицейский Петров дошел до конца перехода, поднялся наверх сделать хоть несколько глотков свежего воздуха.  Нет, он не пошел бы в шахтеры. Зачем надо себя переламывать, перебарывать? Не лучше ли просто избегать ситуаций, которые тебя так пугают. Человек сам выбирает себе судьбу и не надо осложнять ее своим выбором. Так лично он думает. Полицейский не был фаталистом.

Перед тем, как опять спуститься вниз, кинул взгляд на большой красивый кирпичный дом. Подумал: вот бы жить в таком или похожем. К сожалению, он сам со своей семьей – жена Надя, сынишка Петенька – живет в однокомнатной малогабаритной квартирке родителей Нади вместе с этими самыми родителями. Снимать жилье в столице – удовольствие дорогое. Чуть ли не всю зарплату придется отдавать. А они с Наденькой не теряют надежды со временем заиметь собственное жилье. Хотя, надо честно признаться, надежда эта весьма призрачна. Даже на скромную квартирку на окраине столицы им обоим придется зарабатывать десятка полтора лет, а то и больше, и это при условии жесточайшей экономии. Безрадостная перспектива.

Счастье не в деньгах. Счастье в том, что ты можешь осуществить заветную мечту посредством этих самых денег. Мечта полицейского Петрова была банальна и проста – он страстно хотел иметь собственную просторную квартиру, в которой проживал бы вместе с горячо любимой женой Наденькой и пока единственным сынишкой Петенькой. Была бы квартира, в самом ближайшем будущем появился бы братик или сестренка у Петеньки. А куда сейчас сажать на шею тещи и тестя еще одного малыша? И так ютятся как мыши в банке – спят с женой на полу на кухне, теща и тесть в комнате на диване, рядом с ними детская кроватка с внуком. Разве это жизнь? Он, полицейский Петров, не может чувствовать себя настоящим мужиком и отцом семейства, раз не может обеспечить своих самых любимых и дорогих нормальными условиями жизни.

Он опять шел по переходу и мечтал. Да, мечтал. А почему кто-то вправе считать зазорным, что взрослый мужчина с суровой профессией иногда мечтает. Тем более, что мечта его была такая простая и такая необходимая. «Вот бы каким-нибудь волшебным образом вдруг она появилась в моей жизни – просторная собственная квартира. Место, где моя семья жила бы долго и счастливо».

Он дошел до конца перехода, привычно поднялся наверх. Взглядом профессионального полицейского окинул все вокруг. Все было в порядке. Люди спешили по своим делам. Кто-то выходил из перехода, кто-то деловито нырял вниз. Тетечка средних лет неподалеку продавала пирожки жаренные с капустой и мясом. Ветерок донес такие аппетитные запахи, что остро захотелось есть. Полицейский Петров сгреб в кармане мелочь, пересчитал ее. Хватало как раз на три пирожка. Он пошел было к тетечке, но вместо этого поддаваясь непонятному самому себе порыву остановился у киоска «Союзпечать» и неожиданно приобрел билет жилищной лотереи.

В билете было: «Выигрыш: трехкомнатная квартира в Москве».

 

* * *

 

Маленькая облезлая собачка неопределенного возраста и такой же породы юркнула в переход. Наверху холодно, пронизывающий ветер. Здесь было тепло.

Собачке было холодно, голодно и одиноко. У бездомных собак, как и у талантливых скрипачей, и у полицейских, день случается удачный, и не очень. А выпадают и очень неудачные дни, когда за много часов бесполезной беготни не только ничего не подадут поесть, но еще и пинка от озлобленного прохожего схлопочешь. Сегодня был как раз такой день. Правда, от пинков собачка благополучно уклонялась, но вот перекусить пока никак не получалось.

А есть хотелось и очень. Вчера за целый день только и сумела кусок черствого хлеба ухватить.

Собачка вжалась в темную стену, почти не заметная на ее фоне. Она потихоньку отогревалась на цементном полу, уже почти не дрожала. Смотрела снизу вверх на этих больших и таких разных людей, идущих мимо. Она уже ничего от них не ждала. Просто смотрела и... мечтала.

Собаки не умеют мечтать? А кто вам об этом сказал? Сами собаки? Так вот, собаки мечтать умеют. И делают это не хуже нас с вами. Они делают это гораздо лучше. Мечты их бескорыстные и поэтому прекрасные. Они не мечтают о шикарных автомобилях. О яхтах и особняках. О баснословных счетах на банковских карточках. Они мечтают о куске вкусного мяса, о теплых летних днях, о ярком солнце, о зеленой траве, а самое главное – о надежном и единственном друге, которого будут горячо любить и преданно обожать, пока бьется маленькое собачье сердечко.

Собака мечтала о друге. Так много людей вокруг. И ни одного друга.

- Что, приятель, хреново тебе? – присел перед ней полицейский Петров. Теперь это был не просто полицейский Петров. Это был счастливый полицейский Петров. – А у меня вот – выигрышный билет. – Похвалился он. – Слушай, а давай я тебя к себе возьму, а? У меня теперь квартира есть. Надюша животных любит, и Петька давно собаку просит. А летом в деревню поедем, к моим старикам. Там раздолье, простор, солнце, трава. Тебе понравится. Согласен, Тузик?

Собачка с новым именем Тузик радостно завиляла облезлым хвостом. Еще бы не согласна. Еще как согласна! И имя ей очень понравилось – Тузик. Славное имя! И главное – редкое. А в добрых глазах полицейского Петрова она мгновенно узнала своего единственного друга, о котором так отчаянно мечтала.

 

 

* * *

 

Есть такое выражение: шутка гения. Это когда, к примеру, Леонардо да Винчи, между созданием бессмертных полотен Мадонны Литты, Джоконды и других шедевров в минуту усталости одним росчерком пера вдруг взял бы и набросал смешную рожицу или, например, изобразил картинку по принципу: палка, палка, огуречик - получился человечек. И когда несколько столетий спустя исследователи, с благоговением разбирая бесценные наброски гения, вдруг наткнутся на эту рожицу или человечка-огуречка, то они, улыбаясь, скажут: гений пошутил. (Подозреваю, что «Черный квадрат» Малевича – именно такая шутка. Только люди не поняли ее или побоялись понять.) Или некий величайший поэт всех веков и народов  черкнет парочку таких строчек, от которых иной литературовед придет в ужас, другой впадет в шок, а третий усмехнется: «шутка гения».

Вот бы однажды сам Господь Бог, устав от трудов праведных по разбору всего того, чего натворили мы, его творения, взял бы да пошутил, устроив один День Сбытия Всех Мечт. Какая это была бы замечательная шутка! Славный денек! Чудный! Восхитительный! Прекрасный! НЕ-ЗА-БЫ-ВА-Е-МЫЙ! Ах, как бы мне хотелось стать свидетельницей этого удивительного и фантастического дня! В этот день все были бы преисполнены абсолютного счастья! Все до единого. Осчастливленные творцом люди были бы великодушны, они любили бы друг друга и себя, стали чисты и благородны и поняли бы наконец высокий смысл жизни. Хоть на один день.

 

У Окуджавы  в «Молитве Франсуа Вийона» есть сроки: «Господи, мой Боже, зеленоглазый мой. Пока земля еще вертится и это ей странно самой, пока еще хватает времени и огня, дай же ты всем понемногу и не забудь про меня».

И не забудь про меня. У меня много мечт, как и у каждого из нас, но в тот День пусть исполнится самая  заветная. Какая? О, в разное время года и суток меня одолевают разные заветные мечты (в не зависимости от времени года и суток). Поэтому я не знаю какую мою мечту застанет День сбывшихся мечт. Вот если бы он случился сегодня, сейчас, в эту самую минуту, то я написала бы самый замечательный и значительный рассказ на всем белом свете. Тот рассказ, который сполна оправдал бы мое появление на этом свете, и за который на том свете мне простились бы все мои прегрешения, вольные и невольные.