Помним о них

Содержание

Вместо вступления. «Волк» среди волков............................................. 5

Пути-дороги натуралиста......................................................................... 7

Медвежий угол............................................................................................ 16

Свидание с Соловками.............................................................................. 21

Ополье............................................................................................................ 29

Таёжный зверинец...................................................................................... 43

Боровский чудак......................................................................................... 47

Помнят его боровчане............................................................................... 55

Щедрость души........................................................................................... 61

Познай птиц.................................................................................................. 68

Увидеть красоту.......................................................................................... 71

Лесные волшебники................................................................................... 75

С любовью к природе................................................................................ 78

Вторая жизнь дерева.................................................................................. 82

Овраг лесных диковин............................................................................... 85

Посади дерево.............................................................................................. 88

Рыцари Берендеева царства................................................................... 90

Житейское лихо........................................................................................... 93

Вместо вступления «Волк» среди волков

От этого странника, чудака-человека (который мир украшает, на таких Русь держится) веет путями-дорогами, захолустными просёлками, благоухающими лугами-поля­ми, болотными топями и лесной глухоманью. Сколько им хожено-перехожено, видано-перевидано. Наверное, имен­но общение с природой, зверями, птицами и наделило его такой доброжелательностью. А ещё от его простого лица, с которого во время разговора не сходит улыбка, взгляда с лукавинкой, торопливой речи скороговоркой становится легко и радостно на душе.

Поговоришь с ним и понимаешь, что и у тебя всё сложится, как должно. И те испытания, которые выпада­ют в жизни, преодолимы, поскольку все мы в «руках Бо­жьих».

Юрий Андреевич Новиков — отчаянный путе­шественник-одиночка, натуралист, писатель-самоучка по жизни и по призванию. Не по книгам, фильмам и чу­жим рассказам познавал он природу: Колыму, Восточ­ную и Западную Сибирь, Север, Заполярье, Урал, Кавказ, Прибалтику, Украину, Казахстан, всю Среднюю Азию и прочие близкие и самые отдалённые уголки бывшего Советского Союза прошагал с бродяжьей палкой и сумой, часто без куска хлеба в желудке и гроша за душой.

За спиной рюкзак, на плече фотоаппарат. В карма­не записная книжка, охотничий билет и пустой кошелёк. Вот и всё его богатство. Жил и питался тем, что пред­лагала сама мать-природа. Напрягал зрение, слух, шеве­лил ноздрями, ползал на коленях, четвереньках, живо­те. На каждом шагу, на каждом клочке земли открывал

Лось доверяет человеку. Я в 15 лет

для себя что-то новое, интересное. Разглядывал каждого жучка-паучка, ощупывал, принюхивался, пробовал на зуб каждую незнакомую былинку, каждую веточку, каждый корешок. Всё в рот тянул, ничем не брезговал. На своих кишках, на собственной шкуре испытывал свою не столь здоровую плоть.

Когда одолевали простудные хвори, застарелые раны и всякие непредсказуемые травмы — обращался не к врачам, а ко всему тому, что его окружало: к расте­ниям, воде, солнцу, космосу, Богу. «Врач лечит, а природа излечивает, ставит на ноги», — считает он. Так вот живёт, выживает и здравствует на земле, дарит людям радость, веру, надежду, любовь. И это несмотря на то, что он (в пя­тилетнем возрасте, в пору военного лихолетья, помимо контузии с потерей слуха и речи от взорвавшегося рядом снаряда) перенёс около двадцати операций, вывихов и пе­реломов костей, осилил рак третьей степени, с последу­ющим двухмесячным облучением смертоносных клеток.

Да и в «потустороннем» мире побывал не единожды. Три клинические смерти на его счету.

Учился (то ли Робинзон, то ли Маугли) и у братьев наших меньших, которые сами себя избавляют от тяжких недугов, выживают подчас в самых суровых, невыживае-мых условиях.

Дикие звери не угрожали человеческому отпрыску. Наоборот, делились с ним своей добычей. Кусок парного мяса — и не только, иногда и с душком, ох как кстати при­ходился в пору отшельничества, скитаний по белу свету.

Даже снежные барсы, медведи, рыси, а в Уссурийской тайге леопарды и тигры весьма благородно, по-свойски относились к незваному примату. А волки не только дели­лись остатками пищи, но и позволяли ночевать в обнимку со своими детёнышами.

Вот так. Судите-рядите... Дикие хищники, самые лютые и кровожадные звери, а поди ж ты — поступают «по-человечески», чего не скажешь о людях. Не всех, ко­нечно, однако...

Пути-дороги натуралиста

Ночью не до сна было. Слишком много фантази­ровал о житье-бытье, о том о сём размышлял. Под утро замерил артериальное давление: аж за двести зашкали­ло. Я не удивился. Со мной такое бывает, особенно когда вместо сна сочинительством занимаюсь. Однако давление давлением, а дела делами. За меня их никто делать не го­разд. Поэтому некогда отлёживаться, сил набираться, ссы­латься на недомогание и старость.

Оделся, побросал в желудок всё, что под руку подвер­нулось, и на улицу. И вот те раз. Предо мной вдруг пред­стал мужчина, не старый, лет на двадцать моложе меня. Его вытянутое лицо густо поросло рыжеватой щетиной,

слегка опухшие глаза выражали печаль и озлобленность. Спину облегала драная ветровка. Бедняга дрожал от хо­лода. Не стал пытать бедолагу. Вернулся домой, снял с вешалки свою замшевую куртку — и бегом за порог. Накинул на сутулые плечи незнакомого оборванца свою обновку — и снова в путь-дорогу

По пути столкнулся с соседкой. Она не одобрила мой поступок. Наоборот, пожурила меня. Дескать, сам во мно­гом нуждаешься, а последнее отдаёшь. У неё свои понятия о жизни, у меня свои. В её квартире после евроремонта всё блестит, бросается в глаза бытовое излишество. Ощу­щается изобилие, пресыщенность. Хозяйку раздражает каждая казавшаяся ей неуместной вещь, каждая пылинка, каждое пятнышко на тщательно надраенном полу. Всё это напрягает (как мне почему-то вдруг представилось, ста­ло не по себе) душу, способствует разрушению иммуни­тета, защитной силы телесной плоти, изменяется состав, свойство крови, разбалансируются наиболее ослабленные участки тела. Отсюда и прорастают корни болезней. Ду­шевная скверна через нервную систему подавляет вну­треннее состояние, природное естество, благодаря кото­рому мы живём и здравствуем на земле.

Так вот и губим сами себя. Чистоплюйство, озло­бленность, зазнайство, жадность, зависть и прочая жи­тейская неудовлетворённость нарушают наше духовное и душевное равновесие. Потому-то и ищем свою благо­дать, своё счастье в кошельке, желудке и всяких там про­чих никчёмных излишествах. А ведь счастье внутри нас, в нашей плоти, в нашем разуме, в нашей душе. Раскройте свою душу — и счастье улыбнётся вам. Счастье — это когда творишь на земле добро, когда даришь людям ра­дость, веру, любовь и надежду. Счастье — это когда по­могаешь другим.

Что ж тут судить-рядить, таково уж моё представ­ление о счастье и всяком там житейском уюте. Потому-

то и жилище моё не как у «порядочных» людей. Всё за­валено книгами, рукописями, фотографиями, очками, ручками и прочим хламом. Да и окно заставлено клет­ками, где на все голоса заливается птичья братия, вдох­новляющая меня не только на творческие размышления, но и продляет мне жизнь, моё земное бытие. Каждому своё: кому-то любы лимоны, а кому-то лимонные ящи­ки. Однако знайте, что тот, кто вечно ноет, плачет, кому всегда чего-то не хватает, несмотря на сытость и благопо­лучие, живёт на десять лет меньше, чем тот, кто, несмо­тря на житейские трудности, радуется тому, что есть. Ибо живя в радости — сохраняешься в беде. Главное в жизни — не иметь, а быть.

Кто как, а я доволен своим образом жизни, своим житьём-бытьём. По-другому жить не умею, не получает­ся. Доволен и тем, что подарил свою куртку, что приодел незнакомого оборванца. Благодаря чему и моё кровяное давление нормализовалось. Так, во всяком случае, мне по­казалось. Ибо в тот день я во многом преуспел, побывал в нескольких местах.

Прихватил охапку газет и журналов со своими пу­бликациями (снова отправился по делам), чтобы подарить их пожилым обитателям комплексного центра социально­го обеспечения «Измайлово». А там новый сюрприз. Меня пригласили к Эдуарду Успенскому и Элеоноре Филиной на вечерние съёмки телепередачи: «В нашу гавань заходи­ли корабли». Не подумайте, что это бизнес. Всё бесплатно, всё на энтузиазме.

На обратном пути тёмной ночью (от шоссе Энтузи­астов, через весь Измайловский лесопарк) я приковылял в своё домашнее логово. Благодаря новым впечатлениям было не до сна. До восхода солнца размышлял о житей­ских путях-дорогах, доводил до ума очередную рукопись.

А утром ещё больше повезло. Раздался телефонный звонок. «Спать не на чем, где бы старенькую, дешёвую

В Кузьминском лесопарке кровать раздобыть»,  —  представился мне заместитель главного редактора детского журнала.

Я пригласил к себе домой этого талантливого писате­ля и журналиста. Это ещё и человек доброй души. Очень ответственный, добросовестный, порядочный. Вот так ещё живут в России-матушке некоторые творческие лич­ности. Кстати, то же самое можно сказать и о его жене.

Когда разговор зашёл о цене, я убедил своего нового знакомого, что ничего не продаю, всё отдаю даром. Иной раз ради того, чтобы взяли подарок, сам ещё придачу даю. Благодаря чему живу и здравствую на земле. Нельзя жить для кошелька и желудка, всё переводить на деньги, белки и калории.

В тот же день моя единственная кровать оказалась в съёмной квартире пишущего семейства, состоящего из супругов и двух сыновей — студентов-очников. Денег не хватает. Нужно заплатить за чужое жильё (раз своего нету), коммунальные услуги — вот и вся зарплата честно­го, ответственного журналиста. А содержание двух сту­дентов — подумайте об этом! Вот и вынуждены влачить

10

нищенское существование на доходы матери — тоже жур­налиста.

Место своей бывшей кровати я «обозначил» газет­ным хламом, поверх которого предназначенное на выброс старое тряпье постелил. Так вот теперь и сплю на полу. И это не во вред здоровью. Наоборот — на пользу пошло. Спина перестала болеть. То ли радикулит, то ли ещё ка­кая хворь одолевала. Теперь — как рукой сняло. Так что здоровье в наших руках. Попробуйте — глядишь, и вам полегчает.

Конечно, я не пример для подражания. Мало кто со­гласиться со мной. Что ж, Бог вам судья. Каждый живёт по-своему. Лично я живу не как хочется, а как можется. Ругайте меня, осуждайте, учите, как правильно жить надо. По-вашему всё равно не будет, будет по-моему. Так всё и останется шиворот-навыворот. Умирать преждевре­менно не собираюсь, поэтому и живу не как все, живу по-своему, чего и вам желаю.

Вся моя жизнь — это эксперимент на выживание, на преодоление несовместимых с жизнью невзгод и стра­даний. Особо не дорожу своей жизнью, часто рискую ею. Не боюсь и смерти, потому и живу долго. Ибо то, что я пе­режил — страшнее смерти. Кто боится смерти, кто бо­ится своей болезни или боится чем-либо заболеть — тот уже поражён болезнью. Фанатично мнительный чистюля и от стакана дистиллированной воды способен такую за­разу подцепить, от которой всю жизнь будет отмывать­ся. Болезни не только от простуды, микробов, бацилл, но и от головы, «мозгов», самовнушения...

Злопыхатели не раз предвещали мою погибель, од­нако так и не дождались. А вот от них и следа не оста­лось на белом свете. Ещё в детстве соседи обо мне гово­рили: «Не жилец». Что ж поделаешь — хилым родился. Однажды меня такой недуг одолел, что шансов на выжи­вание не оставалось. Дошло до того, что меня, как умер-

11

шего, отдавшего Богу душу — положили под образа. Тут-то и свершилось чудо — я ожил. Это была моя первая клиническая смерть...

С тех пор прошло более семидесяти лет. За это время я ещё дважды побывал в «потустороннем» мире. К тому же ещё осилил и рак третьей степени. Официаль­ная медицина диагностировала в моём теле и множество хронических болезней, перечислять которые — времени не хватит. Сюда же ещё можно причислить около двух де­сятков операций и переломов костей. Недавно из-за «маль­чишеской» резвости в присутствии своей дочери Наталии и её мужа Сергея сломал руку в трёх местах — локте­вую кость и лучевую с осколком. Однако это я уж не беру в расчёт. Всё ещё впереди. Ибо кости на этот раз срослись как на бездомной дворняжке.

Так что жить, выживать и радоваться жизни — никогда не поздно. Это доступно всем, всегда и всюду. Лишь бы ваша душа была чиста, не подвластна лени, равнодушию и всяким иным порокам. Лишь бы вы не за­бывали посетить больного в больнице, накормить голод­ного, подать милостыню (только не пьянице и не лодырю) нищему, подарить обездоленному оборванцу свою лиш­нюю рубашку. Так можно перечислять очень долго. Ибо дела Божьи, Божьи заповеди, благотворительные тесты не имеют границ и запретов. Лишь бы дела добрые, мило­сердие, сострадание исходили от души, от сердца, не омра­чались греховными упрёками, которые порочат благотво­рительное деяние. Дела добрые и дела злые, как верные собаки возвращаются к тому, кто их воспитал.

Не с чужих слов говорю, на себе и своих близких испытал, что такое добро и что такое зло. Приходилось выживать в самых тяжких катаклизмах. Так уж случи­лось, что моя левая почка сгнила ещё в детстве. Несколько позже гнойными свищами она вытекла через брюшную полость. Но особенно лихо было, когда отказала един-

12

ственная, притом ранее уже оперированная почка. Пре­кратилась фильтрация крови, произошло отравление ор­ганизма. Казалось бы, смерть неминуема. Однако...

Немало хлопот принесла мне и злокачественная опу­холь — рак третьей степени, клетки которого выжили, не погибли даже после более чем двухмесячной лучевой терапии, так сказать — атомной атаки. Врачи — онкологи были очень обеспокоены моим здоровьем. Вместе с тем, осведомлённые моими возможностями, моими способно­стями к самоисцелению, были откровенны и доброжела­тельны, ничего от меня не скрывали. «Теперь вся надежда на собственную интуицию, на народную мудрость. Тут уж не грех прибегнуть к шарлатанским методам спасе­ния своей плоти», — намекнули они. Благодаря их сове­там (за что им весьма благодарен) я решился на последний шанс — обратился к высшему принципу гармонии вселен­ной, к Богу, к вере, к природе, растворился в её никогда неувядающей сени...

Как тут не вспомнить слова из известной песни: «Ковыляй потихонечку, проживёшь как-нибудь». Одна­ко как бы там ни было, а я не собираюсь ковылять как-нибудь. А уж умирать тем паче нет охоты. Жить собира­юсь красиво, плодотворно и долго, с пользой для своего народа, для всего живого. А уж когда придёт время (ибо ничто не вечно на земле, все мы приговорены, все мы смертны) — умру не от рака. У смерти много причин, на всех хватит.

Сама смерть не больно-то страшна, страшен путь к ней. Чтобы облегчить этот путь, нужно осознать, убе­дить себя, свой разум, что лучшее время жить — сейчас, а самое лучшее место для жизни — здесь. Для меня рак не приговор, а всего лишь диагноз, которых у меня — ох как много! Исходя из этих житейских истин, я уже воз­любил свою страшную болезнь, воспринял её не как бо­лезнь, а как состояние, к которому постепенно привыкаю.

13

Фотоохота - страсть моя

Привыкнуть можно ко всему, даже к смерти. Уж чего-че­го, а её-то ещё никому не удалось избежать.

И теперь, и раньше (испытывая нестерпимые боли или предвидя свою погибель, или осознавая приносимые мной неудобства близким) я уходил из дома. Так посту­пают некоторые обречённые кошки и собаки. Если жи­вотные исцелялись — они возвращались к своему хозяи­ну. Если нет — погибали в стороне от человеческих глаз.

14

Вот и я либо здоровым должен вернуться, либо навсегда остаться, стать прахом в краях удалённых, неведомых.

Когда вы будете читать мой очередной рассказ, мою исповедь, знайте, что ваш автор (то ли Робинзон, то ли Ма­угли) будет опять где-то наедине с природой украшать свою жизнь бродяжьей палкой и сумой. Будет испытывать своё здоровье, свой характер, бороться за право жить, выживать и радоваться жизни. И не только среди цивилизованных, обустроенных человеком ландшафтов, но и среди дикой, суровой природы, среди болотных топей, лесных трудно­проходимых мордохлёстов и прочих дебрей, среди медве­дей, волков, рысей и всяких там летающих, прыгающих, ползающих, плавающих обитателей дикого мира. Будет учиться у братьев наших меньших (даже у самых лютых хищников) интуиции, умению самоисцелятъся, жить и вы­живать, казалось бы, в самых невыносимых, непредсказуе­мых условиях. Иной раз в такую трясину вляпаешься — всё под тобой ходуном ходит, словно на батуте балансируешь. Чуть свернул в сторону, шагнул неосторожно — по пояс, а то я по уши в болотной жиже оказался.

А тут ещё как на грех вечереет, сумерки сгущают­ся. Да и мысли страшные лезут в голову. Под волчий вой у соседнего логова вспоминаю, как когда-то лошадь, коро­ва, баран, коза, человек забрели в болотную топь, да так и остались там навсегда. Старые торфяники хранят в сво­их толщах давно погибших птиц, зверей, людей, тела ко­торых, подвергаясь постоянному дублению, прекрасно со­хранились до наших дней.

Зато сколько адреналина, радости и душевного удов­летворения испытываешь, когда на сушу выберешься, когда ноги земную твердь почувствуют. Тут уж, чтобы обсушиться, привести себя в порядок, и уж тем более переночевать — не о сеновале мечтаешь, а хотя бы о бу­реломном выворотиве. Всё лучше, чем на болотной кочке ночевать. Хотя случалось, что и кочка была в радость.

15

Кому что, а для меня это и есть способ выживания. Ибо среди природы, среди дикого зверья я куда уютней себя чувствую, нежели среди урбанизированного, цивили­зованного мира, среди людской суеты и нытья вечно не­довольных жизнью людей, которые не поняли и никогда не поймут, что жизнь не может быть плохой, жизнь может быть только короткой.

Кому хорошо — тому всегда и везде хорошо, кому плохо — тому всюду плохо. Ему хоть солнце или луну на голову надень — всё равно будет плохо. Человеку, не ис­пытавшему на своей шкуре житейского лиха, трудно ощу­тить прелесть земного бытия, оценить Божью благодать.

А напоследок я вам так скажу. Мы все — дети приро­ды. И как в библейской притче отец всегда рад и счастлив возвращению блудного сына, так и природа-мать не оста­вит в горе и несчастье своих детей, пусть глупых, пусть неразумных, свою же обижающих и губящих. Природа зла не держит. Когда вам плохо, идите в природу, она вам всегда поможет. Ибо природа — это Божья благодать.

Медвежий угол

Тверские края издавна «славились» бездорожьем, непроходимыми болотами да лесной глухоманью. Зато ягоды всякой было полным-полно: клюква, черника, го­лубика, брусника, даже морошка встречалась. И человеку, и зверю, и птице — всем хватало!

Живности и в лесу, и на болотах водилось немало. Меня, мальчишку, нередко брали с собой взрослые от­цовские приятели по охоте. Утверждали, что лучшего по­мощника по устройству шалаша, заготовке дров и поддер­жания костра они не знавали.

С тех пор прошло много лет. И вот меня снова по­тянуло в эти края. Отложил я все свои нескончаемые дела

16

и поехал. Бродил один по когда-то знакомым местам, но­чевал в шалашах, в скирдах соломы, а то и просто при­мостившись на болотной кочке. В один из таких дней свели меня лесные стёжки-дорожки с Валентином Кон­стантиновичем Волисовым, лесником Южного лесниче­ства, оказавшимся заядлым охотником-медвежатником. Разговорились. Выяснилось, что у моего нового знакомо­го есть разрешение на отстрел медведя. Как тут не вос­пользоваться случаем — не увязаться с ним на охоту? Нет, не с двустволкой, с ней я давно не дружу, а с фото­ружьём. ..

Стояла середина сентября, самая пора для созрева­ния овсов, до которых больно уж охочи здешние мишки. С вечерними сумерками выходят они на прилегающие к лесу поля, чтобы полакомиться метёлками любимого злака. Зная такую гастрономическую слабость косола­пых, местные охотники ещё засветло устраивают свои за­сады, так называемые сижи, у мест их пиршеств.

Так уж случилось, что в первый же день медведь вы­шел к моей сиже, которая заразнее была устроена на ели, растущей на опушке смешанного леса, прилегающего к овсяному полю. Сижей здесь называют настил из досок, жердей или из каких-либо коряг, укреплённых на тол­стых сучьях. Удобная придумка. Ты видишь всё окрест, а тебя — нет. Облокотился я на широкий ствол, свесил ноги и наблюдаю за Мишкиными проказами. А тот, не по­дозревая чужого глаза, знай себе занимается своим делом: облапит охапку овса, соберёт её в плотный сноп и продёр­гивает сквозь зубастую пасть, отделяет зерно от соломы. Расправившись с одной порцией овса, приступает к новой. А утолив голод, начинает резвиться, словно шаловливый мальчишка. То на бок ляжет, то на живот, а то, глядишь, перевернётся на спину. Или зацепит несколько овсяных кистей, пропустит сквозь когтистые пальцы — и слижет с ладони лакомые зерна.

17

Юрий Новиков со своим братом Николаем. Москва. 1956 г.

Хороший момент для фотосъёмки. Однако было уже сумеречно, да и зверя спугнуть боялся. Почуяв человече­ский дух, он уж больше не придёт к тому месту. А так, глядишь, и на следующий день пожалует в гости.

Когда время приблизилось к полуночи, зверю на­скучило освещенное месяцем поле. Стал принюхиваться, прислушиваться. Наконец, встав на задние лапы, посмо­трел в одну сторону, в другую и, опустившись на четве­реньки, покинул поле, растворившись в чёрной гуще лес­ного чертога.

Спустился я на землю. Подумалось: «Повезло на­туралисту, а не охотнику. Случись наоборот, и на одного медведя в этих местах стало бы меньше». Однако мой на­парник был явно в хорошем настроении. Много интерес­ного поведал мне Валентин Константинович в ту ночь, благо рассказчиком он был отменным:

— Раньше медвежатину не ели в наших краях. Даже к задранной медведем скотине не притрагивались. Как-

18

то на бывшем хуторе «Волкова грива», что неподалёку от деревни Фёдоровское, медведь задрал ни много, ни мало двенадцать коров, однако крестьяне наотрез отказались от говядины. Лишь один осмелился, так за то его до самой смерти «медведем» звали.

Шли мы к дому. Лесник рассказывал, я слушал. Лишь когда в ночи вдруг раздался волчий вой, мой спут­ник смолк, присел на выворотень, приложил палец к гу­бам — мол, молчи, Юрка, давай послушаем серых. Правда, недолго длилась волчья «песня». Лесник вздохнул, под­нялся и, словно ничего не произошло, продолжил свой не­спешный рассказ:

— Волки напомнили мне 1939 год. Вот ведь какой тогда случай у нас вышел. Мужик из нашей деревни, Иван, решил самовольно, без разрешения лесника, лыка надрать для лаптей. В ту пору все мы в них обувались. На обратном пути на него напал медведь. Завязалась борь­ба. Не оплошал Иван, выхватил нож и по самую рукоятку всадил его в грудь зверя. И хоть левая рука сильно по­страдала в схватке с медведем, однако Иван не бросил лыко, добрался с ним до деревни. И надо же такому было случиться, что в это самое время волк забрался во двор к его соседу и загрыз там овцу, но унести жертву не успел — помешал хозяин. Схватив шомполку, он выскочил на крыльцо и мелкой дробью выстрелил в волчью морду. Ослеплённый и обезумевший от боли зверь пустился на­утёк, сбив с ног попавшемуся ему на пути Ивана. Бедняга завопил на всю округу, да и стрелявший с перепугу закри­чал, решив, что ранил человека. На выстрел и крики при­бежал лесник, сбежались соседи. Выслушали рассказ вла­дельца ружья да про Иваново приключение, порадовались за односельчанина, что жив остался. Что до лыка, то по­смеялись — больно дорого оно ему досталось. Ну а лесник простил бедолагу, хоть в остальные времена строг был по этой части — липы-то нельзя драть без спросу.

19

—  А почему медведь без видимой причины напал
на человека? — спросил я.

Мой собеседник на минуту-другую задумался, слов­но подбирал слова:

—  Чаще нападает раненый или больной зверь.
Медведицу с медвежатами, известно, лучше не докучать:
за своих детишек она готова постоять насмерть. Как-
то дед моей тётки, Гаврила, рубил сухостой в лесу. Устал,
присел на валежину. В этот самый момент к нему и под­
бежали два медвежонка-несмышлёныша. Одного из них
он слегка хлестнул прутиком. Тот взвизгнул. А медве­
дица тут как тут. Приподнявшись, ударила нарушителя
звериного покоя передней лапой. Дед увернулся. Однако
кончиком когтя медведица всё же задела его губу, разо­
рвала до самой бороды. И неизвестно, как бы повела себя
разъяренная медведица дальше, если бы не дедов топор,
которым ему, к сожалению, пришлось воспользоваться.
По самый обушок загнал он его в череп разъярённого
зверя.

С губой к врачам не обратился. Пищу закладывал за зубы иначе вываливалась. Прозвали с тех пор Гаврилу Трёхгубым.

—   А если медведя потревожить в берлоге, как он себя поведёт? — не унимался я со своими вопросами.

—   Чаще всего убегает. Но бывает по-другому. Жили когда-то в нашей деревне три брата. Звали их Коржача-тами. Почему к ним пристало такое прозвище — никто не помнит. Давно это было. Занимались они лишь тем, что разыскивали медвежьи берлоги для охотничьих за­бав помещика Ромейки. Как-то один из братьев повёл по­мещика с его свитой к берлоге. Когда медведя выгнали из его собственного дома, он не пустился наутёк, не пошёл на людей с ружьями, а погнался за тем, кто их сюда при­вёл. Недолго думая, тот полез на дерево. Благо, что резво­стью и силёнкой Бог не обидел. Однако и медведь оказал-

20

ся не из простаков — дотянулся когтем до лаптя, стащил бедолагу на землю. Завязалась борьба. Медведь явно одо­левал. Лишь в самый последний момент, собрав оставши­еся силы, человек изловчился, всадил нож в сердце зверя. Теряющего сознание победителя отвезли в больницу.

Тут я как-то не выдержал, невольно усмехнулся. Рас­сказчик уловил усмешку.

—   Что, не веришь?

—   Верю, но только больно уж складно у вас получа­ется, как в хорошей сказке — всегда побеждает человек.

—   Так это когда было! В мои мальчишеские годы редко в какой деревне имелась шомполка или тем более берданка. Надеялись только на себя. Оплошаешь — зна­чит, конец! Смекалкой и силёнкой владеть нужно было. Да и повадки зверей в те времена лучше знали. Не то, что нынешние, хоть и вооружённые до зубов охотники.

Свидание с Соловками

Неугомонные возгласы чаек смешались с шумом винта отходившего от Архангельского порта теплохода «Буковина». Выровняв ход, судно устремилось вниз по те­чению, открывая перед взором уплывающих панораму ве­ликой Северной Двины, по обеим сторонам которой «кра­совались» не зелёные оазисы, а плотно лепившиеся друг к другу жилые постройки, сараи, доки, крупные и мелкие рыбопромысловые предприятия. Но особенно запомни­лись, тянувшиеся на несколько километров «кладбища» отслуживших свой век больших и малых судов, возле ко­торых нередко можно увидеть кучи всевозможного хлама.

Позабытостью и бесхозностью тянуло с берегов великой реки. Невольно задумываешься: на сколько мы были бы богаче, если бы не вот такое наплевательское от­ношение ко всему тому, что нас окружает!

21

Алтай. Телецкое озеро

Слева по борту показался небольшой полуостров, гу­сто поросший лозняком. И сразу оживилась округа, с об­легчением вздохнули окружавшие меня обитатели палубы.

После таких запущенных берегов северной реки, которые только что наблюдали, особое внимание при-

22

влёк открывшийся вдруг перед нами зелёный оазис. Мало осталось деревьев, кустарников, трав на обжитых чело­веком берегах. А ведь живы ещё старожилы, очевидцы мохнатых еловых чащ, вплотную подступающих к водам северной реки. Теперь же если глаз и уловит кромку тем­неющего леса, то это так далеко от берега...

Что там греха таить, вода теперь не та стала. На её поверхности то тут, то там, а то и сплошным шлейфом тянутся маслянистые пятна, следы нашего бескультурья. В Северной Двине уже и купаться нельзя стало, о чём ны­нешним летом неоднократно предупреждали местные газе­ты и радио. Вода потеряла способность к самоочищению, в ней здравствуют опасные для человека болезнетворные микробы. Да и морские пучины теперь не отличаются сте­рильностью, как прежде. Ведь они, так или иначе, вынужде­ны принимать все нечистоты, несущие реками, речушками, ручьями, полыми и дождевыми водами. А сколько их течёт по земле северной! Особенно много беды несёт легнин — отходы целлюлозно-бумажной промышленности.

...Белое море встретило нас сначала лёгкой туман­ной дымкой, сгущавшаяся по мере приближения к Соло­вецким островам, пока, наконец, не превратилась в почти непроницаемую для глаза пелену тумана. Люди мутными силуэтами расплывались по палубе. При такой видимо­сти плыть и тем более пришвартовываться к берегу было опасно, пришлось встать на рейд. Прошло несколько ча­сов, прежде чем туман как бы полегчал, стал поднимать­ся вверх. И вот, наконец, впереди сквозь размывающуюся завесу возник силуэт теплохода «Татария», тоже ожи­давшего светлого часа. Как только развиднелось, и низо­вой ветерок отделил от воды седое марево тумана, стали просматриваться берега Большого Соловецкого острова. И вот уже показались купола знаменитого монастыря.

...Через полчаса «Буковина» уже пришвартовыва­лась к берегу. А как только матросы выбросили трап,

23

я сразу же спустился на землю. Не теряя времени, заспе­шил к директору музея-заповедника, который дал мне список местных жителей, имевших отношение к природе. На месте я, правда, никого из специалистов не застал, по­этому в тайгу пришлось идти одному.

Первое, что бросилось мне в глаза, это вешала: че­тыре бревна вкопанных в землю, на которых туго натя­нута проволока. Вот на таком приспособлении и сушат морскую капусту, которую отправляют в Архангельск. Там из неё получают манит — ценный лекарственный и пищевой препарат.

А ещё привлекли моё внимание ласточки-касатки, как видно, чувствующие себя на северной земле совсем неплохо. Да что там ласточки. Даже стрижи резвились в небе. Правда, этих птиц я наблюдал в стороне от чело­веческого жилья. Видно, живут они здесь не под крышами строений, а в дуплах деревьев.

Запомнились мне и следы невежества — разбро­санные на зелёных лужайках консервные банки, битые бутылки, бытовой мусор, кострища. Но это в основном встречалось неподалёку от человеческого жилья. По мере углубления в лесные дебри, природа как бы преобража­лась, становилась чище, чувствовалась её первозданность, спокойствие.

Стояла на редкость тёплая для этих мест погода. Она неудержимо звала без устали бродить по острову. От болота до болотца, от озера до озерка, от бочага до бо­чага, а их здесь немало. Шёл, прислушиваясь к голосам здешних птиц, любуясь бесконечными моховыми и ли­шайниковыми коврами, по которым обширными пятна­ми простирались заросли морошки, черники, голубики, брусники. Внимание привлекло яркое белое пятно на зе­лёной опушке, буйно поросшей душистым разнотравьем. Так цвела пушица. Своей белизной она может сравниться лишь с первым снегом.

24

Остров, что открылся мне, поразил красотой своих озёр. Словно ясные синие глаза смотрят в небо их спо­койные воды. Глубина поражает прозрачностью. Среди белых лилий и жёлтых кувшинок резвятся проворные стайки мальков. А там, у песчаного обрыва, плещет рыба покрупнее. И неведомо откуда-то появившись, к ней, пи­кируя, устремилась довольно крупная хищная птица. Будто молниеносная стрела, ловко пущенная сверху не­видимой рукой, вонзается она в зеркало водной глади, нарушив её покой. Короткий всплеск, и жертва бьётся в когтистых лапах. Тяжело взмахивая крыльями, птица медленно отрывается от воды и устремляется в сторону прибрежного леса. Через объектив фоторужья успеваю рассмотреть довольно крупную, с несколько удлинённым хвостом пернатую хищницу. Голова помечена светлыми пестринами, низ туловища белый. От клюва через глаз и до спины тянется тёмная полоса. Сомнений нет — ско­па. Птица редкая. Удалось выследить и вторую птицу. Она тоже несколько раз ныряла в воду. Но её попытки пленить добычу не принесли успеха. Да это и понятно. Здоровую щуку, окуня или хотя бы плотву трудно изловить даже специализированному хищнику.

Встреча с редкими, занесёнными в Красную книгу птицами — мечта любого натуралиста. Конечно, можно бы разыскать гнездо скопы, о существовании которой сомне­ний у меня не было. Однако я не стал докучать птицам, ре­шил сначала сообщить орнитологам о своей находке.

И тут мне помог случай. На обратном пути, как бы сама судьба свела меня с очень интересным человеком, поистине влюблённым в природу, посвятившему ей всю свою жизнь — Артуром Васильевичем Прудовым. Окон­чив в 1964 году биофак МГУ, он несколько лет учитель­ствовал, а с 1969 года работал в Кандалакшском заповед­нике, где ещё в студенческие годы проходил практику. Нет, не в конторе он отсиживался в качестве научного

25

Беседа с егерями

сотрудника, а на протяжении десяти лет почти в полном одиночестве нёс службу на островах, затерявшихся в сту­дёных водах Белого моря. Пришлось испытать все тяготы, все невзгоды жизни на суровой земле.

26

Артур Васильевич не признавал рангов. Для него имело большое значение не личность, а, прежде всего, от­ношение человека к своей работе, к природе. Он ни на кого не кивал головой, ни на кого не надеялся. Один и в светлое время года и в долгую полярную ночь нёс тяжёлую ношу по охране природы, куда довольно часто проникали бра­коньеры. Много раз он вступал с ними в неравную борьбу. И одерживал победу: составлял акты, отбирал оружие. Но однажды к нему пришла беда. Поднялась браконьер­ская рука, которая сзади из-за дерева по-предательски на­жала курок двустволки, заряженной жаканом...

Истекающего кровью его подобрали случайно по­явившиеся на острове работники заповедника. Долго вра­чи боролись за его жизнь. Операция, переливание крови... Выйдя из больницы, Артур Васильевич не пошёл на более лёгкую работу, не уехал и в столицу к своим близким род­ственникам. Не остался он и в Кандалакшском заповеднике. Выявив злостных браконьеров, Артур Васильевич подался на Соловки, здесь же он и женился, обзавёлся детьми...

Первое время Артур Васильевич работал такси­дермистом и фотографом при историко-архитектурном и природном музее-заповеднике. Затем перешёл в лесную охрану, где служит и поныне. Чем бы он не занимался, ка­кую бы работу не выполнял, фотоаппарат всегда с ним. Изучая его многочисленные снимки, я невольно позави­довал умению человека вникнуть в естественную жизнь природы, запечатлеть её на фотографиях. Вот стая вол­ков пробирается по заснеженной лесотундре, а вот лисица подкрадывается к вольно кормящимся серым журавлям. Тронули меня снимки молодых и старых скоп, их гнёзда...

Артур Васильевич много интересного поведал мне о Соловках, которые исходил вдоль и поперёк. Когда мы подходили к лесному озеру, где вчера я выследил пару скоп, совсем рядом с нами выпорхнули глухарка с глухарятами. Одни цыплята, взлетев, затаились в кронах деревьев, дру-

27

гие, что летали похуже, спрятались в травянистых дебрях. И только их хлопотливая мамаша, рискуя жизнью, не из­бегала опасности, самоотверженно принимала её на себя. Трогательно и забавно было наблюдать, как копалуха притворялась немощной: то волочила крылья, то прихра­мывала, то падала на бок, она явно уводила нас от сво­их чад. Мне удалось обнаружить глухариное гнездо. Оно находилось под небольшой ёлочкой, возле которой так и остались лежать несколько желтоватых скорлупок, по­меченных бурыми пестринами.

...Шорох крыльев заставил поднять голову. Внуши­тельных размеров птица слетела с сосны, на макушке ко­торой темнело гнездо. Округа огласилась криком скопы: «Кай-кай-кай». А вскоре в небе появилась и вторая птица. Покружившись над озером, пернатые разлетелись в раз­ные стороны.

В бинокль, что предусмотрительно захватил Артур Васильевич, я рассмотрел в гнезде двух уже оперивших­ся птенцов. Вняв тревожному крику родителей, они при­легли, плотно прижались друг к другу и словно замерли в гнезде, став незаметными для постороннего глаза...

—   Это уже четвёртое жилое гнездо скопы, которое мне теперь известно на островах, — охотно поделился Ар­тур Васильевич. — Уверен, что при желании можно найти ещё несколько поселений этих птиц. Скопы пока водятся, а вот беркуты... Только однажды мне посчастливилось полюбоваться этой птицей в пору осеннего пролета.

—   Острова окружены морем, да и озёр полным — полно, раздолье здесь не только для скопы, но и для ор­лана — белохвоста. Однако, путешествуя по удалённым от человеческого жилья озёрам и морскому побережью, я не встретил этой птицы. Неужто они здесь не водятся? — полюбопытствовал я.

—   Испокон веку гнездились. И сейчас ещё сохра­нились их гнёзда. Только они вот уже который год пу-

28

стуют. Правда, во время весеннего и осеннего пролётов иногда подлетают к ним пара-другая. Однако загнездиться не решаются. Слишком много здесь было туристов. При­плывали с палатками, жгли костры. Было много пожаров. Однажды несколько дней горела тайга. Прислали тогда пожарников из Архангельска. Среди них оказались такие, которые совсем не имели представления о природе. Как-то увидев на вершине сосны гнездо скопы с птенцами, они сразу же полезли на дерево, но не хватило силёнок. Но на этом «друзья» природы не успокоились. Они сру­били соседнюю ёлку, которая наклонно прилегла к гнез­довому дереву. Так вот и добрались пожарники до гнезда птиц, занесённых в Красную книгу, сбили его. При этом браконьеры ещё и похвалялись своим поступком. Де­скать, на двух пернатых хищников благодаря их усилиям меньше стало. Вот оно наше невежество. Это произошло не в шестидесятых годах, когда призывали уничтожать всех птиц с крючкообразным клювом и цепкими когтями, а в наше время...

Ополье

Владимирщина — замечательный край. Перед глаза­ми встают красивейшие картины ополья. Ополье — так издавна называют на Руси вольготные, залитые тёплым солнечным светом равнины, пересечённые кое-где синею­щими перелесками да «могилами» — древними насыпны­ми курганами, увенчанными удивительно вписывающи­мися в среднерусскую природу шатрами белокаменных храмов.

Захотелось вновь подышать русским раздольем. Ре­шено. В отпуск — на Владимирщину

Во Владимир прибыли поздно вечером. До села Же-рехово, что в километрах сорока, пришлось добираться

29

В пору скитаний по белу свету

30

на попутках. Мы расположились в летнем домике у Ан­дрея Тимофеевича Болдова. В жаркое время года лучшего места не пожелаешь. Выйдешь за околицу — дух захва­тывает. Свалишься на прогретую солнцем землю, опьянев от аромата цветущего разнотравья, боя перепелов, жаво-роночьих трелей, стрекота кузнечиков, и долго лежишь без движения.

Есть здесь и своя история. Эта земля вместе с дерев­нями Жерехово, Никулино, Большая Таратинка, Малая Таратинка были отданы в награду князю Всеволжскому за участие в войне с поляками 1612 года. С тех времён здесь началось строительство имения, при сооружении которого с крепостных крестьян ежегодно брали оброк: по пятьдесят штук яиц с каждой головы. Яйца в то вре­мя использовали для приготовления раствора, кирпичная кладка получалась необыкновенно прочной.

Имение переходило от одних наследников к другим. В период с 1724 по 1736 гг. к зданию были пристроены башни и крылья.

Всеволожские здесь хозяйничали до 1883 года, затем имение приобрёл князь Зубов — пьяница и картёжник. Подобную память о себе оставил князь, чей управляю­щий учинял жестокие расправы над крестьянами за ма­лейшую провинность и непослушание.

К счастью, через два года имение выиграл в карты князь Оболенский. Новый хозяин был обрусевшим поля­ком. Управляющим у Оболенского долгое время работал немец Гудов. Им-то и был посажен лес на площади двад­цать пять квадратных километров и большой фруктовый сад, в котором одних только яблонь насчитывалось шесть тысяч корней. Сад просуществовал до 1939 года. В ту па­мятную суровую зиму плодовые деревья вымерзли. Дом заняли под конюшню.

В 1947 году сотрудники архитектурного управления, разбирая архив, обнаружили, что здание имеет истори-

31

ческую ценность. Сначала здесь предполагали открыть санаторий для лёгочных больных, но из-за отдалённости и дорожных трудностей решили ограничиться домом от­дыха. В 1949 году сюда приехали первые отдыхающие.

Рядом с домом отдыха есть пруд, питаемый ключе­выми источниками. Возле этого пруда взметнулись в небо три огромные лиственницы, посаженные ещё в 1712 году. Растёт здесь и старая, с давно уже выгнившей сердцеви­ной липа. В дупле липы живут летучие мыши. Я часто приходил сюда, чтобы полюбоваться этими таинствен­ными зверюшками. С наступлением темноты, словно игрушечные парашютисты вываливаются из своего убежища живые комочки. Метрах в двух от земли они расправляют крылья и устремляются к пруду, залитому лунным светом.

Жерехово — от названия рыбы, которая и поныне водится в реке Колокше. По преданию, Юрий Долгору­кий долго искал место для строительства города Юрьев-Польский. После долгих поисков у истока реки вбили кол и с облегчением сказали: «Ша!». Так получилось название «Колоша».

Каждую весну вышедшая из берегов река заполняет своими водами все близлежащие низины, впадины. В этих небольших, поросших ивняком ольшаником и осокой во­доёмах в тихие вечера беспечно резвятся рыбёшки. Воль­готно живётся здесь ондатрам и диким уткам. Во время жаркого лета многие бочаги полностью пересыхают. Я бродил по их мёртвому дну и с сожалением смотрел на груды улиток. Встречались и высохшие под неумоли­мым солнцем зубастые щурята.

По обрывистым берегам Колокши поселяются ко­лонии ласточек-береговушек. Эти маленькие хозяева глу­боких нор весь день проводят в стремительных полётах. Гнездо у ласточек очень тёплое. Они выстилают его пе­рьями с небольшим добавлением сухих травинок. Иногда

32

задумываешься, а не могут ли молодые ласточки, пер­вые покинувшие гнездо, упасть в воду? Оказывается, нет. Я много раз наблюдал за слётками и каждый раз убеждал­ся в их умении держаться в воздухе. Первое время семьи продолжают ночевать в своих гнёздах и только когда от­прыски научатся добывать себе корм, переходят на коче­вой образ жизни. Врагов у береговушек мало. Из пернатых охотников ласточек чаще других преследует маленький, быстрокрылый сокол-чеглок. Однажды я был свидетелем вероломства горностая, пытавшегося полакомиться бере­говушками, но пичуги так яростно защищались, что хищ­ник потерял равновесие и упал в быстрину.

Вдоль приречной уремы пасутся стада, за которыми неотступно следуют стаи скворцов, подхватывающие на­секомых вспугнутых животными. Так и «пасут» птицы своих четвероногих помощников до самого отлёта.

Ежедневно я встаю по пастушьему рожку и бреду вместе с пастухами за торопливым стадом в росистые поля, луга и поймы. И здесь узнаю много нового неожидан­ного. Беседуя как-то с добрынинским пастухом, случайно выяснил, что он большой знаток родного края. Случайно узнал, что мой новый знакомый недавно перенёс второй инфаркт миокарда. Запомнились его откровенные слова:

—   Сидел дома, принимал лекарства, скучно стало, вот и решил в пастухи податься. И что ж думаешь, лучше стал себя чувствовать. Природа ведь не только кормилица, но и врачеватель. Вот ты целыми днями ходишь и ходишь по оврагам, лесам, болотам, а я ведь твою душу понимаю. Без скитаний по чащобам, без природы мир и всё окружа­ющее покажется тебе пустым и неинтересным. Правиль­но делаешь, что не только по книжкам, но и ногами землю изучаешь. Вот и у нас есть такой...—   Кто же это? — поспешил я с вопросом.

—   Да вот, как его, писатель, всё о природе пишет,